Рид Грачев - Ничей брат[рассказы]
И ходит провожать Валю от проходной до общежития — три минуты шагом, одна бегом.
— Хочешь, Валь, в школу запишусь?
— Мне–то что — записывайся. Сам умнее будешь.
— А хочешь, поцелую?
— Иди, козявка!
— Валя, а что ты в школе проходишь? А скажи что–нибудь умное?
— Знаешь, как эта улица раньше называлась?
— Нет…
— Гороховая…
— Ага…
— Ромка, получишь по рукам. А какой литературный герой здесь жил?
— Скажи.
— Здесь жил Обломов.
— А что он делал? Он у нас работал?
— Ой, Ромочка… Он был барин, а фабрики тогда еще не было.
— Барин… А что он делал?
— Ничего. На матрасе лежал.
— Он думал?
— Нет, кажется, не думал. Просто лежал.
— Валь, а хочешь, я тебе мысль скажу? Знаешь, для чего у человека ногти?
— Нет…
— Для молотка. Чтобы бить. И чтобы не больно.
— Ромочка, как же не больно, когда больно?
— Хитрая, а если бы ногтей не было? Тогда еще больнее…
— Ой, Ромочка, голова садовая… Умница ты моя…
И Валя гладит Адамчика по голове — совсем не так, как он хочет, обидно.
— Ну, как? — спрашивает на конвейере Клава. — Присох?
— Отстань! — кричит Адамчик. — Стукну!
— Ромочка, мы идем добровольно сдавать кровь! Тебя записать?
— Записывай! — сказал Адамчик.
В Институте переливания крови белые стены пугали. Пугала тишина.
— Ой, Ромочка, боюсь! — шептала Валя.
— Ничего, не бойся, — успокаивал Адамчик. — Видишь, написано: безвредно для организма.
Женщина–врач выслушала Адамчика и измерила давление,
— Молодец! — сказала она. — Только почему ты такой худой? Мама не кормит?
— Кормит… — сказал Адамчик. — А худому нельзя?
— Отчего же нельзя — можно, — сказала врач. — Вот давление у тебя низковато для возраста. Бегаешь много, мало спишь?
— Мало, — признался Адамчик.
— Почему? — спросила врач.
— А я думаю, — сказал Адамчик. — Мысли по ночам появляются.
— Появляются… — Врач улыбнулась. — Ночью надо спать, а не думать. От этого кровь портится… Может быть, не будем сегодня, в следующий раз, а?
— Давайте сегодня, — сказал Адамчик. — Я хочу.
— Кто первый? — спросила сестра в марлевой повязке на лице.
Девушки смущенно зашептались. Адамчик увидел, как ему подмигнула Валя, и шагнул вперед.
Он лег на жесткую кушетку, просунул руку в круглое окошко. Скосив глаза, увидел, как сестра охватила руку жгутом. Адамчику стало не по себе от прикосновения жгута. Он увидел холодные внимательные глаза сестры над рукой, шевельнулся.
— А где тот человек, которому кровь?
— Спокойно! — сказала сестра. — Сжимай руку, разжимай… Вот так. Человека нет.
Стеклянная колба медленно наполнялась красным. Кровь поднималась от деления к делению, и колба постепенно становилась сизой.
«Как комар», — подумал Адамчик и засмеялся.
Он вышел, держа на виду забинтованную руку.
— Страшно? — спросила Валя.
— Нисколечко, — сказал Адамчик. — Как комар укусит! Не бойся. Только кровь не человеку, а в бутылку.
Внутри было легко. Немного кружилась голова. Потом всем выдали талоны на обед. Адамчик шел впереди, подпрыгивал.
— А кому эта кровь? — спросил он Валю.
— Кто заболеет, — объяснила Валя.
— А кто заболеет?
— Ну, любой человек.
— Совсем любой?
— Твоя кровь всем подходит, — сказала Валя. — Врачиха говорила.
— Любому человеку?
— Отстань, Ромка, любому.
— И тебе?
— И мне.
— Здорово, — сказал Адамчик.
За столом он отложил ложку, откинулся на стуле, закрыл глаза.
— Ты что? — спросила Валя.
— Мутит. Спать хочу!
— Ромочка, ты поешь, пройдет, — говорили девушки. — Смотри, суп какой вкусный.
— Не хочу, — сказал Адамчик, — спать хочу.
Валя перегнулась через столик, приложила ко лбу жесткие прохладные пальцы.
— Ой, девочки, у него температура!
Прохладные пальцы скользнули по лицу. Адамчик открыл глаза.
— Ничего, порядок.
Хотелось, чтобы прохладные пальцы лежали на лбу, но Валя уже ела суп.
— Эх ты, герой! — сказала Валя.
Донорам полагалось два дня отгула. Один день Адамчик спал, другой думал. На третий день Валя ходила вдоль конвейера с бумагами в руке. Адамчик косился, осаживая пружины как попало.
Валя протянула листок:
— Держи, Ромочка, — благодарность. Институт благодарит.
— За что? — спросил Адамчик.
— За кровь!
— Ладно, — сказал Адамчик. — Обойдемся.
— Бери!
Листок с красными буквами дрожал перед глазами.
— Убери, ну! — крикнул Адамчик. — Нужна мне твоя бумага!
— Что, сорвалось? — спросила бригадир Клава.
10
— Друг! — кричит Адамчик у конвейера. — Эй, дру–у–уг! Эх, эх, друг!
До чего приятное слово — «друг». Как хорошо его кричать. Можно тихонько сначала и громко потом, можно сразу как рявкнуть: «Друг!» Можно петь: «Дру–у–у-уг!»
А вот и сам друг, как из–под земли: кепка с хвостиком, шикарное пальто, улыбается, а во рту нет одного зуба, и такое лицо — только у друга может быть такое лицо — нос башмачком, серые глаза, длинные ресницы — красивый друг! А как улыбается — рот до ушей. Хорошо. Эх, друг!
Другу надо показать ловкость. Пусть смотрит: вот как надо работать: гвоздики молотком раз–раз–раз, осадочкя — пружинки одна к одной — ровненькие, и опять молоточком раз–раз–раз.
— Друг! — поет Адамчик у конвейера. — Дру–у–у-уг!
Какие у него теплые руки. А сильный какой! Две недели назад поступил в цех, а уже выполняет норму. Правда, Адамчик помогал ему, бегал от конвейера к ученическому верстаку, успевал и там и у себя. Чего не сделаешь для друга.
— Друг! Эх, дру–у–у-у-уг!
Начальник хитрый — нарочно ставит их в разные смены, и они работают за компанию по две смены и выполняют норму на двести пятьдесят процентов, и у них куча денег, и можно все триста, если не разговаривать. Но как же не разговаривать. Ведь они расстаются каждый день на целую ночь! А сколько надо рассказать!
— Слушай, друг, меня один кирюха обжулил, когда я мотоцикл покупал!
— А у меня есть мотороллер.
— Друг, видишь, Юрка пошел? У него импульсы!
— А у меня папа офицер. Полковник.
— С погонами?
— В отставке…
— А мы с одним корешом били стекла из пистолета.
— А я — из духового ружья. Потом бросил — жалко.
— И я бросил. А тетка Верка хорошая, когда не кричит!
— А начальник?
— Начальник тоже ничего мужик! Дает заработать.
— Ты читал «Бумеранг не возвращается»? Прочти, мировая книжка.
— Я тут с одной познакомился — мировая девочка!
— Замужем? Тогда плохо. У меня девочка — во!
— Познакомишь?
— Спрашиваешь! Между прочим, у нее подруга. Тоже ничего.
— А у меня кровь любому человеку подходит! И тебе. Вот если бы ты разбился, тебе бы мою кровь перелили. У нас бы и кровь была общая. Здорово?
— Спрашиваешь!..
— Друг, друг, эй, Дру–у–у-уг!
Друг ждет на морозе в проходной.
Друг катает на мотороллере. Дает порулить.
Друг стоит рядом и заглядывает в лицо и улыбается, у него такие сильные теплые руки.
И вот эта молния, что висит над верстаком. Она про кого? Про него и про друга. Это они выполняют норму на двести пятьдесят процентов и могут на все триста, если не разговаривать. Но как же не разговаривать?
— Друг, а странно, что я тебя раньше не знал! А здорово, что мы тут вместе оказались? Правда?
— Спрашиваешь…
У друга разряд по самбо.
Друг в воскресенье устраивает свой день рождения. Родители в Сочи. Квартира свободна, если не считать соседку. Злая старуха!
11
«…Мариа, Мариа, Мариа…»
Качается перед глазами узкий черный носок ботинка. Это ботинок друга. А у друга перед глазами качается ботинок Адамчика, такой же черный и узкий, — вместе покупали английские ботинки.
Адамчик в кресле, и друг в кресле. У обоих — сигареты между средним и безымянным пальцами. Дым бежит к высокому потолку.
«Мариа, Мариа, Мариа…»
— Друг, что же они не идут?
— Сейчас придут…
— Они какие?
— Моя беленькая. Похожа на колдунью. Видел?
— Спрашиваешь…
— Я ее знаешь как люблю!
— Как?
— Давно. Уже… три месяца. «Мариа… Мариа… Мариа… а–а–а…»
— Как ты с ней познакомился?
— На пляже. Она грушу ела.
— А ты?
— А я подошел. — И все?
— И все.
— И все?
— И все.
— Здорово… А вторая какая?
— Рыженькая. А кожа белая. Красивая — вот увидишь.
— Друг…
— Что тебе?
— Давай для храбрости выпьем?
— Давай… «Мама–йо–керо, мама–йо–керо…»
